— Где Костик? – Надрывался Васильев, вышагивая вдоль выстроенных в ряд людей на манер эсэсовца – руки сложены за спиной, взгляд суров, губы плотно сжаты в тонкую розоватую нить, которая в самые неожиданные моменты вдруг превращалась в жерло вулкана, низвергающего потоки ругани и брани. – Я вас спрашиваю!
— Да мы-то откуда знаем? – Пискнула девушка с белесым хвостиком на макушке, перетянутым синей атласной лентой. На вид не старше семнадцати, да и, как все давно поняли, в отношении разума она не так далеко ушла от этой цифры – скорее еще и в минус.
— А кто должен знать? – Стукнул свернутой в трубочку папкой по своей ноге Вадим, остановившись напротив девочки-подростка Лены, которая, как он подозревал, на самом деле была его ровесницей. Паспорта ее он так и не увидел, а сама Лена на вопрос о возрасте всегда отвечала разными цифрами – от восемнадцати до двадцати трех.
— У Дины спроси, она с ним …кхм…общается, — прыснул в руку сутулый парень с взлохмаченными достающими до плеч темными волосами. Ленка тихо рассмеялась, прикрыв рот ладошкой, но, встретившись взглядами с Вадимом, умолкла.
— Детский сад какой-то, — наклонил голову на бок Васильев, потирая пальцами нахмуренный лоб.
— Я не знаю, он мне не отвечает, — вскинув подбородок вверх, сказала долговязая брюнетка с ярко-алыми губами, Дина. То, что Костика до сих пор не было, злило ее не меньше, чем Вадима. Парень уже второй день не отвечал на звонки и не открывал дверь, когда Дина приезжала к нему домой. А ведь их «общение» должно было накладывать хоть какие-то правила и обязанности – а вот кукиш вам, уважаемая, как любил говаривать тот самый потерявшийся Костик. – И вообще, чего ты к нему привязался? Твоей новой протеже тоже все еще нет.
Динка попыталась отвести разговор от персоны Костика. Она была смертельно обижена, но все равно старалась его защитить. Васильев хоть и добряк в жизни, а относительно всего, что касалось его детища – превращался в Карабаса-Барабаса, готового лично пригвоздить к стенке каждого, кто не хочет плясать под его дудку.
— Кстати да, — поддакнул длинноволосый, которого все здесь называли Блохой. Ну, или Блошиком, как Лена, обожающая все уменьшительно-ласкательное и трогательное. А Блошик – что может быть еще трогательнее?
В это время Мирта и Саша как раз переступали порог базы, продолжая крепко сжимать ладони друг друга.
— Ты готова? – спросил Саша, мельком взглянув на каменное выражение лица подруги. Та кивнула головой. Она сейчас была готова даже к тому, чтобы ее в клетку ко львам посадили – она смогла бы голыми руками разорвать их в клочья, даже не поцарапавшись ни разу самой. Что уж говорить о Васильеве и его подопечных.
По базе эхом разнесся звук их шагов.
— О, вот и само их Высочество, — себе под нос буркнул Вадим, но все услышали и недоуменно переглянулись. Кроме самого Васильева о Мирте никто раньше не слышал и потому они не знали, чего ждать.
Фая, закинув ноги на стол, крутила в руках карандаш, напряженно смотря на проем, где должны были вот-вот появиться Сашка с Миртой. Ее мелкие кудряшки подрагивали от ветра из приоткрытой форточки.
— Вадим, а кто эта новенькая вообще? Почему ты ее взял? – Спросила девушка, считающая себя правой рукой Васильева. По сути, она была такой же участницей труппы, как Дина, Лена, Блоха да и все прочие, пока отсутствующие здесь актеры. Но она единственная поддерживала любую идею Вадима и первая рвалась грудью защищать его театр, да и его самого, если того требовала ситуация. Фая была в курсе всех дел, вечно лезла с советами и помощью, чем раздражала Вадима, хоть Васильев старался и не демонстрировать этого открыто. Девушка жила в счастливом заблуждении, что Вадим без нее как без рук, давно поставив себя на ранг выше прочих подопечных Васильева – ее не слишком-то любили в театре, но играла она действительно потрясающе, за то и терпели.
— Вот тебе интересно, сама с ней и разговаривай, — отмахнулся Васильев, опускаясь в низкое неудобное кресло, сидя в котором его коленки находились практически на одном уровне с головой. Не успев устроиться, он тут же вскочил, взвинченный и в этот момент в комнату вошли Мирта и Саша.
Дина, посмотрев на Мирту-Машку, фыркнула и, сложив руки на груди, отошла к наполовину заколоченному окошку, про себя подумав, что у Васильева совсем что-то с головой стряслось, раз он всякий сброд тащит в свой театр. Блоха растянул толстые губы в улыбке, а Ленка, подскочив на месте и ударив об пол каблучками, словно Дороти из «Волшебника изумрудного города», тут же протянула руку:
— Привет, я Лена. А вы? – Она с любопытством рассматривала вновь прибывших, бегая глазами вверх-вниз, будто сканируя. Мирта поморщилась, но руку пожала.
— Мирта.
— Саша, — неловко протянул раскрытую ладонь рыжий парень и как-то покраснел под чистым и открытым взглядом Лены.
— Блоха, — гаркнул длинноволосый, уперев руки в бока и продолжая широко улыбаться во весь свой большой рот. Мирта смерила его равнодушным взглядом, без слов подступая к Вадиму, стоявшему в середине комнаты и обмахивающемуся все той же красной папкой.
— Давно не виделись, — все с той же безжизненной миной на лице произнесла Мирта, легонько стукнув ногтем по верхней пуговице Васильевской рубашки. Тот нервно сглотнул, отступая на шаг назад:
— Я бы и дальше не виделся, Маш. Ты изменилась, — отметил он, оглядываясь на Фаю, будто загнанный в угол зверек. Та ту же поднялась со своего места и, чеканя шаг, подошла к ним, встав за спиной Вадима, будто телохранитель. Сашка сделал то же самое, остановившись рядом с плечом Мирты.
Дина закатила глаза к потолку, наблюдая за происходящим, и перекинулась с Блохой многозначительными взглядами.
— Я знаю. – Спокойно сказала Мирта-Машка, не сводя глаз со скуластого лица Вадима. Он был красив, надо отметить. Стройный, темноволосый, а лицо какое одухотворенное. Посмотришь на него, и удивляешься, что такая красота на тебя не с обложки журнала смотрит, а в жизни. Первый парень на деревне, так сказать, Васильев-то.  Не то, что Сашка, напоминавший девушке плюшевого мишку, чем-то обиженного на весь мир и оттого смотрящего на жизнь с грустью в глазах и с оттопыренной нижней губой. Вот и сейчас, выглядывая из-за плеча Мирты, Саша выглядел так же.
— Ты лысая? – Подала голос Фая, которой не понравились переглядки новенькой с ее Васильевым. Словом, Васильев был не ее, но Фая уже давно, можно сказать, «зарезервировала» теплое местечко и теперь самоотверженно его оберегала, дабы всякие дылды не разевали рот на чужой каравай.
— А тебя заботит? – Изогнула бровь дугой Мирта, с презрением оглядывая бестактную девушку. Фая показалась ей смутно похожей на кого-то – то ли финскую актрису, то ли на пуделя. Но озвучивать вслух свои мысли Мирта не стала, решив, что ссора в первый же день может плохо обернуться.
— Ты больна? – Подхватила за Фаей Дина, которая априори не могла долго молчать. Она стояла вполоборота ко всем с псевдо — сочувствующим лицом и медленно, почти незаметно качала головой.
— Я думаю, еще один такой вопрос и заболеть может кто-то из вас, причем основательно и надолго, — повысила голос Мирта, повернувшись  к Дине. Саша схватил ее за край джинсовой жилетки, словно надеясь удержать ее так, как собачку на поводке. Мирта дернула плечами, вырвавшись.
— Ты не сможешь играть в таком виде, — отморозился, наконец, Васильев, почесав затылок. – Тебе придется надеть парик.
— У меня нет парика, — поправила свою шляпу Мирта, а затем направилась к столу, за которым недавно сидела Фая, и запрыгнула на него, закинув ногу на ногу. Теперь она могла видеть всех без нужды крутить туда-сюда головой.
— У нас в гримерке много париков, — хлопнула в ладоши Лена, о существовании которой, похоже, все уже и забыли. Вадим указал пальцем на нее и закивал:
— Да-да, подбери то, что тебе больше понравится. А пока, кто-нибудь разыщите Костика, у нас сегодня выступление, — обернулся он к остальным. Дина послушно достала телефон, набирая номер своего дружка, но бездушный механический голос вновь оповестил ее о том, что абонент находится все зоны действия сети.
— Если он опять запил, я его вышвырну и больше назад не приму, — сквозь зубы пригрозил Вадим непонятно кому и, все так же возмущаясь, вышел из комнаты, оставив Мирту наедине со своими актерами. Ах да, еще же был Сашка, но он стоял как истукан, не в состоянии сказать ни слова, пока Мирта того не захочет. А Мирта не хотела.
Она покачивала ножкой в туфле, разглядывая свой маникюр и, казалось, не замечала никого вокруг.
— Пойдем, я тебе открою гримерку, — повелительно произнесла Фая, обращаясь к Мирте. Девушка подняла на нее глаза с таким видом, будто ее отвлекла надоедливая собачка, но направилась следом за Фаей, оставив Сашку одного.
— Привет, да, — растеряно произнес он, запуская руки в карманы. Блоха ободряюще похлопал его по плечу:
— Ничего, подружимся еще.
Дина в очередной раз фыркнула, за что получила толчок локтем в бок от Лены.
— Да, мы очень добрые и дружелюбные, — с сарказмом произнесла брюнетка, отворачиваясь к окошку, надеясь разглядеть сквозь редкие просветы досок, не идет ли Костик.

Вадиму было всего двадцать пять лет, а он уже давно выбил всю дурь из своей головы, позволительную в еще столь молодом, в принципе, возрасте. Все знакомые подшучивали, что, мол, одни до старости в детство играют, а Васильев наоборот – с пеленок играется во взрослость.
Еще будучи сопливым десятилеткой Вадим встал на путь самостоятельности, на примере старшей сестры уяснив, что от родителей ему помощи и поддержки не дождаться – не дотянут они его до светлого будущего, как бы им не хотелось. Слишком честные, слишком принципиальные, слишком бедные. Всего слишком – и все не туда.
Идти работать куда-нибудь в детский сад, подтирать зады и носы малолетним уродцам, как поступила Ирина, он ни в какую не хотел. Что это за жизнь-то такая, ради этого он растет, учится? Чтобы потом унижаться перед другими? Ну уж нет, увольте, у Вадимочки другие планы на свою жизнь.
Насмотревшись ярких картинок с неизвестными, но красивыми и веселыми людьми на их старом «Sharp’е», гордо выставленном посреди главной комнаты на тумбочке без отделений для ящиков, поломанных еще во времена Иркиного детства, Вадим твердо решил – он хочет туда. В смысле, не в телевизор или картинки, а к тем людям, которые этим занимаются. Он хотел очутиться в этих, как ему тогда казалось, огромных просторных павильонах, заставленных аппаратурой и потрясающими декорациями, где на каждом шагу встречаются знаменитости, разумеется, доброжелательно всем улыбающиеся, где царит вечная атмосфера праздника и суеты.
Детская наивность относительно происходящего на телевизионной «кухне» оставалась с ним практически до двадцати лет, пока ему все же не удалось выбить себе место ассистента на одном из местных телеканалов. Ассистент – это, наверно, слишком громкое слово. В обязанности Вадима входило лишь бегать по мелким поручениям всех выше стоящих по должностной лестнице и не мешаться во время съемок, чаще всего его просто напросто выставляли за дверь.
Нервозность, вечные склоки и разборки – все это быстро пресытило молодому парню, мечтавшую о совершенно другом. Ему-то грезилось, что на телевидении все одна большая семья, по крайней мере, на экранах бородатые дяди и расфуфыренные тети говорили именно так. Какое горькое разочарование.
— Чудной же ты, — сказал однажды в курилке, засовывая в грубую прорезь рта  сигарету один из сценаристов – Куликов. Куликову было уже хорошо за пятьдесят, и он был кем-то вроде гуру и мудреца всея канала. Все всегда знал и всем раздавал советы, даже когда не спрашивали и открыто просили   заткнуться. Он в ответ  лишь приподнимал густые седые брови и все равно изрекал свою мудрую мысль. В его оправдание можно сказать, что чуши он никогда не говорил – только по делу, находя такие правильные слова, что диву даешься, откуда он их взял вообще. Людям почему-то слабо верится всегда, что живой человек способен действительно что-то умное в своей голове уразуметь, особенно тем, кто на такие подвиги не способен.
– Чего ты от этого болота ждешь? Здесь вон только тухлые пни да жабы водятся, куда ты молодой такой лезешь портиться? Тебе бы в озерке еще плескаться.
Любил Куликов говорить метафорами и развернутыми аллегориями, которые, порой, никто, кроме него самого, разгадать не мог. Этого у старика не отнимешь.
— Чего? – Зашуршал оберткой от шоколадного батончика Васильев, особо не вслушиваясь в очередные размышления Куликова. Хоть говорил он и точно и нужно, а всегда вникать в ход его мысли – легче, наверное, через границу перебежать, таща на поводке розового мамонта.
— Говорю, не твое это, пацан. Вали подобру-поздорову, пока в самую гущу не затянуло, — выдохнул колечко дыма Куликов, поправляя на носу очки, в которых его глаза выглядели раза в два больше, чем есть на самом деле. Будто две зеленые аквариумные рыбки плавали там за толстыми стеклами в коричневой тонкой оправе. У Вадима бабушка в таких же очках  ему шарфы вязала да варежки.
— Это совет или угроза? – Напрягся Васильев, усиленно работая челюстью, пытаясь разжевать свой нехитрый обед. Нуга застревала в зубах, а шоколад оставлял на губах совсем непривлекательные темные пятнышки, которые приходилось то и дело облизывать. Он бы плова сейчас навернул, а то смех один – шоколадку взрослый мужик, аж двадцать же лет, будет на обед уминать. Даже запить нечем.
— Какая ж угроза? – Удивленно пожал плечами Куликов. – Уж ты-то мне не конкурент чай.
— Ну так и что? – Пропустил мимо ушей обидное замечание Вадим, опираясь рукой на высокий подоконник, где обычно стояли бутылки и коробочки от лапши быстрого приготовления, служившие пепельницами. Нормальные пепельницы приносить никто не хотел – сопрут же, как пить дать. После уборки сегодня подоконник был девственно чист, но Куликов уже собирался примостить на него свой пластмассовый стаканчик, в который он и стряхивал серый пепел от сигареты. Стаканчик местами оплавился, но, в целом, держался стойко.
— Тебе бы куда попроще пойти. Вот отец у тебя кто? – Куликов поднял глаза на Вадима, смутив бедного парня прямым взглядом.
— Инженер. Но я не хочу, как он, — быстро затряс головой Васильев, опережая слова Куликова, что и ему бы туда податься. – Я всю жизнь мечтал…
— И что, сбылась мечта? – Горько усмехнулся старый сценарист, туша в стаканчике недокуренную сигарету. Бросить пытался все, потому и перестал докуривать их до конца.
— Нет. – Пришлось признать очевидный факт, Вадимочкины детские фантазии не далеко ушли от мечтаний о сказочных пони или, скажем, мире во всем мире. Ждал одного – получил обратное, а винить и некого даже. Но не бросать же теперь все просто так?
— Вот видишь, — вздохнул Куликов, и у Вадима даже мелькнула мысль, что, наверное, сценарист разочарован был не меньше его самого.– Но, если совсем не хочешь расставаться со своей мечтой, есть для тебя один вариант.
Прищурившись, Куликов уставился в окно, за которым разъезжали взад-вперед машины, разбрызгивая по сторонам весеннюю грязь. Небо серое, деревья еще голые – более унылого зрелища и не придумаешь. Скорей бы лето, отпуск, внук приедет…
— Какой вариант? – Вырвал Куликова обратно в реальность нетерпеливый голос Вадима. Видать, не в первый раз переспрашивает.
— Театр, друг мой, театр, — сценарист похлопал Васильева по плечу, бросил стаканчик на подоконник и вышел, более ничего не разъясняя.
Сколько Васильев потом не пытался завести разговор на эту тему, Куликов отмахивался, прикрывался делами или уходил так глубоко в себя, что его до самого конца рабочего дня не могли растрясти.
— Возраст, — вздыхала Эллочка, гримерша — нервы, стресс. Бедняжка.
Вадим кивал головой и соглашался. А мысль-то прочно засела в голове.

На следующий день Мирта тщательно подбирала образ, в котором она должна явиться в театр к Васильеву, чтобы поразить с первого взгляда всех и сразу же расставить все точки над «ё» — кто есть кто.  Она не желала вливаться в коллектив или быть с ним одним целым, как она заявила Саше, пока он готовил на кухне завтрак:
— Я просто обязана быть номером один, особенно в такой колхозной самодеятельности.
Саша пытался ей объяснить, что людей Васильев не просто так с улицы подбирает – все актеры у него талантливы, и все работают на износ, даже бесплатно, лишь бы была возможность проявить себя и засветить свое лицо хоть где-то. В общем-то, театральная труппа состояла из таких же как сама Мирта – уверенных в своей пока что непонятой гениальности лоботрясов. Саша не понимал, чего всех так тянет в это, так называемое, искусство. По его мнению,  врачом или финансистом быть куда надежнее и уважаемей. Все эти девизы вроде «добиться любой ценой» приводили его в недоумение – ну раз попытался, два, не вышло, так значит нет в тебе того дара, на который ты так уповаешь. Успокойся и прими это, а не бейся головой об стену, пытаясь кому-то что-то доказать. Ведь как, большинство таких вот «дарований» в итоге или спиваются, или, путая актерскую профессию с проституцией, пытаются выбить себе билет до Олимпа далеко не с помощью своего таланта. Хотя, если подумать, то без него в этом деле тоже вряд ли выедешь, но, к сожалению, тот талант при съемке в фильмах или игре в спектаклях службы не сослужит.
Сашка не хотел, чтобы один из вариантов случился и с его Миртой, поэтому всюду таскался за ней, словно хвостик, контролируя ее. И сегодня к Васильеву он собрался идти вместе с ней. Мирте он не стал рассказывать о том, как ему удалось выбить ей место в его театре, а было это довольно непросто. Васильев прекрасно знал Мирту еще с тех времен, когда она была Машкой и, честно сказать, опасался с ней связываться.
— Да ты с ума сошел? Она же мне все развалит, я за ней нянькой бегать не буду, — категорически отказал Васильев, когда Сашка пришел к нему с просьбой о помощи.
— Да чего за ней бегать-то? – Сашка терпеть не мог упрашивать, но ради Мирты он был готов стерпеть и это, был бы результат. Рыжий парень вышагивал следом за Васильевым, которого, к слову, звали Вадимом, не собираясь так просто сдаваться. Вадим делал вид, что увлечен чтением каких-то бумаг, петляя по складу-базе меж многочисленных манекенов, столов и вешалок с одеждой.
— Да у нее уже заочно звездная болезнь прорезалась, только не говори, что это не так, — оборвал одним движением руки Васильев парня, когда тот только собрался возразить. Сашка осознавал, что все опасения Вадима не беспочвенны, но он твердо решил стоять на своем.
— Я сам буду за ней приглядывать, тебе нечего переживать, — преградил дорогу Вадиму Сашка, устав от их игр в догонялки. Тот поднял на него свои серые уставшие глаза и вздохнул, опуская руки со сценарием:
— Хорошо, приводи ее завтра. Только учти, у меня как в школе – до первого замечания, а потом за дверь, — Васильев вскинул руки, будто отмахиваясь от мошкары, — а теперь иди, у меня еще куча дел. И так из-за тебя столько времени убил.
Сашка на радостях даже забыл сказать «спасибо», почти вприпрыжку понесшись к двери, что при его комплекции было как минимум забавно.
— И запомни, я это делаю из-за тебя, а не из-за этой…Мирты, — крикнул вслед удаляющемуся Саше Васильев, буквально сплюнув имя Мирты-Машки, успевшей за время их знакомства попортить ему немало нервов.

Время уже подходило к обеду, когда, наконец, Мирта вышла из комнаты, гордо вихляя бедрами. Девушка надела короткое летнее платье темно-бордового цвета с мелким цветочным узором, светло-голубую джинсовую жилетку и в довершение на ее голове красовалась велюровая черная шляпа с лихо загнутыми полями. По просьбе  Саши Мирта не стала ярко краситься, ограничившись только тушью для ресниц и тонкими стрелками у края глаз. Сашка одобрительно заулыбался, подступая к девушке, чтобы обнять ее, но та отступила назад, вытянув руку, указывая дистанцию.
— Стоп, помнешь все. – Вроде в шутку произнесла девушка, но, тем не менее, близко друга к себе не подпустила. – И потом, нам уже пора идти.
Саша согласно кивнул, проглотив, как обычно, обиду молча. Давно пора было привыкнуть к такому странному отношению Мирты к нему – то она сама лезла и ласкалась, словно мартовская кошка, то облаивала за любое, даже случайное, прикосновение, как с цепи спущенный ротвейлер.

Выйдя из маршрутки, на которую и то едва хватило остатков их денег – все, что зарабатывал на редких подработках Саша, Мирта спускала на свои наряды и косметику, и это если не считать ее вечные эксперименты с татуировками, проколами и волосами – им оставалось пройти буквально один квартал до базы Васильевского театра, стоящего обособленно на пустыре.
— Ой, поглядите-ка, фря какая, — неожиданно выросла на пути Мирты сухонькая старушка в белом платке, завязанном узлом на затылке. В сморщенных руках она держала сетчатую авоську, которые уже давно и не выпускали даже, и смотрела на девушку снизу вверх исподлобья. – Зад бы хоть прикрыла. А волосы, волосы где? – Ахнула бабка, заметив, что из-под шляпы не выглядывает ни волосинки. – Вот мать свою позоришь только.
Мирта дернулась как от пощечины. Ее темно-синие глаза стали до того мутными, что старушка бы, может, испугалась, будь у нее зрение получше.
— Отвали, побирушка, — ровным голосом ответила Мирта, что насторожило Сашу – обычно девушка заводилась с полпинка, а тут такое спокойствие. Явно не к добру. Мирта-Машка отодвинула рукой опешившую бабку, даже не посмотрев на нее и зашагала дальше, держа спину прямой до того, что напоминала натянутую до предела струнку. Цокотот ее каблуков по асфальту будто наполнил всю пустынную улицу, а платье развивалась от быстрого шага, задираясь все выше, почти не скрывая ее длинных стройных ног.
— Ах ты ж лярва, — Едва не задохнулась от возмущения бабка, грозя ей вслед авоськой. Сашка поспешил догнать Мирту, пока вредная старушка не накинулась и на него. – Старость уважать тебя не учили родители?
— В тебе только старость уважать и можно, — не осталась в долгу Мирта-Машка, продолжая идти вперед, не оборачиваясь. Она натянула шляпу ниже, чтобы Сашка не сумел разглядеть увлажнившихся глаз. Она никогда при нем не плакала, да ни перед кем вообще, и не собиралась. Единственный человек, кто был свидетелем ее слез – это мама, которую Мирта не видела уже лет десять, после того, как она уехала с новой семьей из города, оставив малолетнюю дочь на попечении безразличного ко всему отца.

— Мамочка, ты меня заберешь ведь, да? – Рыдала маленькая Маша, уткнувшись в мягкую мамину грудь и цепляясь тонкими пальцами за подол ее платья.
— Конечно, как смогу, — мама погладила ее по волосам, а затем зажала Машино острое лицо в своих ладонях и поцеловала девочку в нос, улыбнувшись. – Жди меня.
Мама поднялась, рассеянно обвела взглядом комнату со светло-зелеными пошарканными обоями, подхватила сумочку и спешно вышла, оставив Машу плакаться своей новой тряпичной кукле, подаренной мамой, чтобы она не скучала. Девочка крепко прижимала кукольное ватное тельце к себе, растирая по щекам слезы.
Послышался звук закрываемой двери и папин грубый голос:
— Проваливай, чтоб ноги твоей здесь больше не было, — мама ему ничего не ответила, по крайней мере, Маша ничего услышала. В квартире стало так тихо, что было слышно, как шумит за окном осенний ветер.
Девочка провела ладонью по волосам куклы, как до этого делала мама, и уставилась на ее не понятно чему радующееся лицо.
-Чего ты смеешься, глупая? – Спросила у куклы Маша. – У нас мама уехала.
Девочка покрутила куклу в руках, разглядывая.
– Как тебя зовут-то? — На белой неровно сшитой ноге новой игрушечной подружки девочка заметила бирку.
— «Mirta».  – Прочла она с трудом, — значит, будешь Миртой. Привет.

Мирта тряхнула головой, отгоняя воспоминания и сама того не замечая, взяла Сашу за руку, обвив его пальцы своими, образовав нерушимый замок.
В молчании они дошли до бывшего ЦБК  склада, где их уже ждал Вадим Васильев и его труппа.

Саша всю жизнь страдал от своей добродушности и незлобивости. Все тычки он сносил с покорностью, будто так и нужно, будто все, что ему говорят – правда и по заслугам. А это было далеко не всегда так, и он сам это прекрасно понимал. Но конфликты и ссоры приносили ему еще больше душевного дискомфорта, чем односторонние нападки в его адрес. Он всегда боялся задеть случайно чувства других людей, какой бы высокий процент дерьма в них не содержался и как бы они не пытались его унизить. «Слишком человечный» — презрительно бросала всегда Мирта, когда кто-то из знакомых отмечал Сашкино спокойствие и уравновешенность. Для нее это было сродни оскорблению.
— Все люди вымерли еще вместе с динозаврами. Остались звери, и выживает среди них сильнейший. Ты, Сандро, давно бы подох, тебя спасают только две вещи: твоя отпугивающая габаритность и я.
Наверное, Сашка любил строптивую и грубую Мирту-Машку, хоть все ему и твердили, что любить там, собственно, и нечего. А он вот любил, нашел что-то, чего не нашли остальные или просто не желали разглядеть. Дураком Саша не был, он не тешил себя надеждой, что где-то глубоко внутри Мирта нежная и ранимая, нет. Он знал ее как облупленную, как миллиарды раз прочитанную книжку – она за душой ничего не прятала, показывая людям всю себя, как есть.
— Хотите – любите такую, не хотите – ну и не трепите мне зря нервы, я никому навязываться не буду, — с вызовом, будто нападая, повторяла Мирта, расставляя руки в сторону, демонстрируя, что ничего и никто ей не страшен. Она сама кого хочешь запугает.
Когда Сашка вернулся домой, промокнув до последней нитки под дождем, Мирта уже успела поужинать, не оставив при этом ни кусочка для друга. Она, вальяжно развалившись, сидела в кресле в большой комнате – назвать ее гостиной было бы слишком грубой лестью – и задранной вверх ногой вырисовывала в воздухе какие-то знаки.
— О, пришел. – Даже не повернув в его сторону головы, произнесла Мирта. На ней была лишь старая растянутая Сашина футболка и короткие шорты, в таком виде она была похожа на пацаненка в комплекте со своей побритой головой. Еще и после ванной она не стала краситься, хотя обычно ее не застать было без густо подведенных черным карандашом глаз и морковных оранжевых губ.
— Пришел.- Буркнул Саша, стягивая с себя мокрую футболку. Мирта проследила за тем, как он направился к шкафу за сухой одеждой, и цокнула языком.
— Ну и как, где алкоголь? Я же сказала, что выгоню ко всем чертям, хоть попытался бы меня утешить. Иль денег жаль, жаль, да? – Чуть соскользив вниз, Мирта дотянулась босой пяткой до Саши и пнула его что есть силы. Тот промолчал,  переодеваясь у шкафа, как ни в чем не бывало. – Я тебя спрашиваю, чурбан ты бесчувственный.
— Заткнись, — тряхнул закудрявившимися от воды волосами Саша, наверное, впервые сказав что-то в ответ на выступления Мирты. Нормальному человеку, конечно, это покажется мелочью, но для Саши это был уже большой шаг.
— Чего ты там тявкнул? – Начала заводиться Мирта, подскочив в кресле. Ее острое лицо сердечком даже побелело от злости. Она чем-то неуловимо напомнила Саше Червовую Королеву, ей не хватало только разве что воскликнуть сейчас «голову с плеч». Хотя чего там кричать, ей и самой это ничего не стоило сделать.
— Я говорю, прекрати выделываться. Я не просто так ходил.
— Я знаю, что не просто так. Гонор проявлял, характер. Только, Сандро, любовь моя, я прекрасно знаю, что у тебя ни первого, ни второго. Промок только весь – а если простудишься, мне за тобой ухаживать?
Саша подобрал брошенную на пол сырую одежду и пошел с ней в ванную, на ходу качая головой. У порога он обернулся:
— Значит, тебе не интересно. Окей. Я передам, что ты отказалась.
Мирта-Машка с секунду в недоумении хлопала ресницами, а затем подорвалась следом за Сашей, сбивая ковер под ногами в гармошку.
— А ну повтори, что ты сказал? – влетела она в ванную, с жадностью наблюдая за каждым движением Саши. Он с невозмутимой миной развешивал одежду на батарее, смотря прямо, не скашивая ни на мгновение взгляд на Мирту. Отыгрывался. Мирта подпрыгивала с ноги на ногу от нетерпения, но боялась, что Сашка из вредности может начать ее специально томить, уходя от прямых ответов. А так он сам не выдержит и расколется, уж Мирта-то знала его, как никто другой. Он не способен держать новости в себе долго.
— Я встретился с Васильевым. Он хочет позвать тебя в свой театр, — в конце концов, сказал Саша, поворачиваясь к Мирте. Девушка разочарованно скривилась, как-то разом поникнув.
— В эту шарашкину контору, смеешься?
— У тебя есть какие-то другие предложения, получше? Может, тебя позвали на Бродвей, Маш?
Саша сложил руки на груди, укоризненно заглядывая Мирте в глаза. Девушка то отводила взгляд, то снова останавливала его на бледном лице Сашки, раздумывая.
Васильевский театр – сборище псевдо-гениальных личностей, работавшие за идею, а если точнее – за «спасибо», которого и то не всегда дождешься. Выступления в основном проводили по плохоньким клубам, а основная база была разбита в помещении бывшего склада ЦБК. Романтика, что скажешь. Но Саша был прав, ничего лучше пока не было, но ведь и хуже уже не придумаешь. Мирта оперлась на выкрашенный в желтый цвет косяк, покусывая губы.
— Ну хорошо, — нехотя, наморщив курносый нос, согласилась Мирта, а Сашка притянул ее за край футболки к себе, чтобы обнять. – Говорят, многие начинали с таких вот… — у Мирты даже слова не нашлось, чтобы охарактеризовать этот, так называемый, театр. – А потом уж их замечали, и жизнь превращалась в киндер-сюрприз, да? Что черная сторона, что белая – один хрен, шоколадные.
Глаза Мирты уже загорелись новой фантазией о счастливом и прославленном  будущем, пока Сашка целовал ее бритый затылок, раскачивая из стороны в сторону, словно маленькую. Он верил во все ее мечты, даже самые идиотские и несбыточные и никогда не пытался ее спустить с небес на землю. Мирта – это Мирта, и он ее любил именно такой.
— Завтра нужно быть там, — тихо прошептал Саша, а Мирта-Машка кивнула, особо не вслушиваясь. Мыслями она была уже далеко отсюда, как минимум на красной ковровой дорожке.

С грохотом, подражая Ниагарскому водопаду, светло-желтая струя воды выливалась в уже до краев наполненную ванную из проржавевшего местами крана. Грязно-розовый кафель на стенах был забрызган каплями воды и пены для душа, которым щедро натирала свою кожу Мирта, покачивая головой в такт игравшей у соседей музыке. Словом, Мирта была и не Мирта вовсе, а всего лишь среднестатистическая Машка. Кто его знал, кому взбрело в голову дать ей это странное, отдающее богемностью имя. Саша думал, что, скорее всего, Мирта сама его себе и придумала, чтобы придать своей персоне оригинальности и нестандартности. Машек-то вон – в каждом дворе по пучку за три рубля, а другую такую Мирту попробуй еще разыщи.
Она и Саше пыталась навязать какое-нибудь прозвище, кривя нос от его простого и незатейливого имени. Но он отказывался отзываться и на Алекса, и на Сандро – даже Ар, образованный из первой и последней букв его имени не пришлось ему по душе. Мирте пришлось смириться, что ее друг просто Саша, хоть она часто и возмущалась, мол, он портит ей всю эффектность.
А помимо имени в Мирте-Машке эффектности было еще столько, что хватило бы на роту солдат. При любом удобном случае она придумывала себе новую «фишку», будь то татуировки с нецензурными чисто русскими выражениями, или  новая сумасшедшая прическа, варьирующаяся от разноцветных прядей в пол до полностью побритой черпушки, про ее манеру одеваться и вовсе не знаешь что сказать, настолько неординарной и непредсказуемой она была. В выражениях Мирта тоже никогда не стеснялась, любя иногда так зарядить крепким словцом, что даже последнему пропитому алкашу становилось необычайно стыдно, и он на мгновение ощущал себя интеллигентным профессором каких-нибудь не менее интеллигентных и почтенных наук.
Мирта с каким-то садистским удовольствием растирала руки и плечи засохшей и колючей мочалкой, оставшейся еще от бабушки – царство ей небесное. Саша сидел рядом на уже три месяца как сломавшейся стиральной машинке и подкидывал в ванную с подругой лепестки сорванных за домом ромашек. На розы денег не было, как, в принципе, и вообще на любые другие цветы, а Мирта — Машка уперто требовала романтики.
— Вот скажи мне, Сандро, — мочалка плюхнулась в ванную, от чего вода, будто только того и ждала, перевалилась через край прямо на вязаный коврик. – Почему это мы с тобой сейчас сидим в этой отвратительной квартире, пока другие ложками жрут икру в огромных пентхаусах, не представляя из себя ровным счетом ничего?
Мирта стряхнула с короткого ежика на своей голове накиданные Сашей лепестки и откинулась спиной на бортик ванной, задрав подбородок вверх, чтобы лучше видеть своего друга. Похоже, ее нагота ее ни капельки не смущала, скорее даже наоборот.
Сашка же потупился, пропустив мимо ушей ее очередное «Сандро» и выкинул остатки ромашковых лепестков на пол.
— Не знаю, — покачал он рыжей головой, больше похожий сейчас на огромный помидор с со своими покрасневшими полными щеками и усыпанными оранжевыми веснушками руками, выглядывающими из-под черной свободной футболки с гордой надписью на груди «Fuck». Мирта ударила ладонью по воде, недовольная его ответом:
— А потому что нихера в этом мире нет справедливости, вот почему. Тем, кто ничего не может судьба дает все просто так, а тем, у кого в башке хоть что-то есть приходится на износ пахать и глотки рвать другим, чтобы хоть чего-то добиться. Ты хочешь глотки рвать, Сандро?
— Нет, не хочу.
— А придется, тебя никто и спрашивать не будет. Или ты хочешь всю жизнь так, ромашки за домом рвать, чтобы девушке приятное сделать? А? Ты меня ромашками посыпать хочешь или, может, купюры на мне бы лучше смотрелись? И спать ты, где хочешь – на диване, который громче нас обоих  стонет, или все же на нормальной человеческой кровати, с мягкой периной и свежим бельем, не провонявшим сигаретами?
— Что ты спрашиваешь-то, будто не знаешь, — пролепетал нахмурившись Сашка, разглядывая свои ладони, словно интересней еще в жизни ничего не видел.
— Ну вот и нечего тогда просиживать зад. – Вскинув бровь, изрекла Мирта, стирая с кафеля капли.
— А что мне делать-то?
— А я откуда знаю, что тебе делать. Я что себе делать не знаю, а ты…Работать иди, связи заводи. А потом и меня раскрутишь.
Мирта всю жизнь лелеяла мечту затмить своей актерской игрой всех голливудских красавиц, а затем и вовсе превратить российский шоу-бизнес в пример номер один для всего мира. Но все ей что-то мешало, что-то не сходилось и не получалось, что злило ее необычайно. Но Мирта на то и была Мирта, что не оставляла своих надежд, быстро забывая про все неудачи, которые Машку бы, к примеру, давно бы вогнали в петлю.
— Куда я пойду, у меня даже образование незаконченное, — Сашка не любил, когда Мирта заводила такие разговоры. После них он чувствовал себя раз в десять ущербней, чем он есть на самом деле.
— С какого *** меня должны заботить такие вопросы? – Равнодушно щурилась Мирта, смотря снизу вверх на Сашу. Она прекрасно знала, что толку от него как от козла молока, но хоть моральное удовлетворение она получить могла, почему нет? У всех должна быть груша для битья, у Мирты вот ей выступал покорный и незлобивый Сашка-тряпка. – Кто из нас мужик, ты или я? Включай мозги, суетись, делай что-нибудь. Вот прямо сейчас, встал и пошел, вперед.
Мирта махнула рукой, обрызгав Саше лицо.
— Давай, Сандро, тебя ждут великие дела. А как только ты опять их все просрешь, купи чего-нибудь выпить на вечер, а то спать ляжешь на коврике. Задолбал ты меня уже, уйду к другому.
Саша молча снеся обиду вышел из ванной, а через пару минут с грохотом захлопнулась входная дверь, оставив Мирту – Машку одну предаваться фантазиям и мечтам, которым, похоже, не сужено было сбыться. По крайней мере, не в ее жизни.
И черт его знает, то ли в ней дело, то ли в Сашке, а, может, с миром что-то неладное происходит, что он упорно отплевывался от их обоих.